Название: Впервые
Автор: Ensen
Фандом: ориджинал
Жанр: фантастика, драма, романс, капелька экшена
Тип: гет
Рейтинг: R
Размер: большое мини
Статус: завершен
Размещение: запрещено
Аннотация: потерпев крушение на отсталой планете, пилот Лерой Эйсел открывает для себя много простых вещей - снег, домашнее печенье, небо, семью, любовь... все это у него впервые.
Примечание: Этот рассказ выел мне мозг, так что прошу комментировать. Что-то у меня подозрение, что где-то я недотянул.

ВпервыеВпервые

Боль. Кроме нее ничего нет. Боль и темнота окружают со всех сторон, поглощая все, кроме мерного гула.
Бесконечную, всеохватывающую тьму прорезает белая вспышка. Наружу вырывается крик. Прохладное прикосновение – оно отрезвляет. Теперь я понимаю, что у меня есть тело. Иначе чего еще может касаться прохлада? Нет, это мое тело – сплошной узел напряженных, оголенных нервов.
Я чувствую биение жизни в прикосновении чего-то прохладного… это, наверное, чья-то ладонь. Вдруг ладонь отделяется, уходит. Я не хочу. Я не хочу оставаться один в этой темноте среди боли. Но у меня нет сил, чтобы задержать, поймать эту ладонь.
Придется открыть глаза. Я готовлюсь к боли и белой вспышке. Открываю глаза. Свет обрушивается на меня, слепя, выдавливая слезы из глаз. Сквозь эту пелену я вижу далекий светлый потолок и массивные железные лампы… Кто-нибудь, выключите их!
- Как вы себя чувствуете? – шелестит голос. Как хорошо, что он такой тихий! Чуть громче – и мою голову раздирала бы боль.
Темное пятно заслоняет свет – как же хорошо! Боль в голове заметно притупляется, зато желудок завязывается узлом – от обладателя голоса резка пахнет лекарствами. Я приглядываюсь – и пятно обретает четкость. Это женщина в белом халате и затемненных очках. Что-то с ней не так, но я никак не могу понять что.
- Больно, - мне с огромным трудом удается выдавить какой-то хрип.
- Конечно, больно, - каким-то образом она умудряется разобрать мои слова. – Но это пройдет, - прохладные пальцы пробегают по моей обритой голове.
Она снова куда-то уходит, и у меня вырывается недовольный стон. Я не хочу оставаться наедине с болью. Что-то мелькнуло, и я понимаю, что это она снова рядом. Укол – и всей болезненно чувствительной кожей я ощущаю, как входит в мою руку иголка, как неохотно впрыскивается в нее лекарство.
- Поспите, - слышу я, снова проваливаясь в темноту. Я благодарен ей за то, что она дала мне снотворное, за то, что она рядом, пока я не усну.
Вокруг темнота, и я снова один. И боль всплывает клочками. Порою мне кажется, что от мира меня отделает лишь тугая податливая пелена. Я бьюсь под ней, но не могу прорвать. Меня душит паника. А что если я не смогу с ней справиться? Неужели тогда я умру? Нет! Я не умру! Нет! Меня учили жить и выживать – я не умру!
Передо мной снова оказывается уже знакомый белый потолок с теми же до больного яркими лампами. Голову жжет игольчатый обруч, но здесь нет женщины с прохладными руками, которая успокоит эту боль.
Мне кажется, будто что-то липкое течет по моей коже – я знаю, это чей-то взгляд. Осторожно поворачиваю голову – я не хочу, чтобы иглы впились еще глубже. Смешок – и взгляд исчезает. Я успеваю уловить только смазанный силуэт – слишком складный, чтобы принадлежать взрослому.
Ребенок? Здесь? Вряд ли.
Наверное, это галлюцинация.
Дверь снова бесшумно открывается, и я рассматриваю белый халат, ладно сидящий на стройной фигурке. Зачем она убирает волосы и прячется за дымчатыми очками?
- Как вы? – ее голос стерилен, как эта комната.
- Будто побывал в турбине, - к моему удивлению, горло мне повинуется.
- Шутим? Уже хорошо, - она изгибает губы в одобрительной улыбке. – А теперь попытайтесь вспомнить, как вас зовут.
Имя? Да, я не задумывался над ним. Оно и не было мне нужно. Настойчиво роюсь в памяти, не обращая внимания на иголки, пронзающие мозг. Мелькают чьи-то лица и бесконечная вереница имен. Я перебираю их как сокровища, пока не нахожу того единственного.
- Лерой Эйсел.
- Замечательно, - равнодушно кивает она. – Значит, память не пострадала…
- А что произошло? – прерываю ее рассуждения. – Где я?
- А вы не помните? – она ловко и мягко, без толчков приподняла верхнюю половину койки, и теперь я сижу.
Я пытаюсь вспомнить. Снова мелькают лица, с каждым связано особое воспоминание и, порою, не одно, но сейчас я не могу на них отвлекаться. Этот усач с жестким взглядом и усиками древнего диктатора – мой начальник. Он говорил мне что-то. Раз начальник, значит или выговор, или задание.
В тот раз было задание - я уже возвращался – два кардийских корабля - задело на излете - дыра в обшивке – писк приборов – тяжесть и удушение – и диск незнакомой планеты, все увеличивающийся в размерах…
- Мой шаттл подбили в районе квадрата 5-79, пострадала система жизнеобеспечения… - я с трудом отрываюсь от воспоминаний, обнаружив, что говорю сухо, отрывисто, как перед начальником на докладе. – И больше ничего, - я не вру: дальше в голове разрывается теневая граната, и только резкий свет больничных ламп прекращает ее действие.
- Оно не удивительно, - мне кажется, будто она немного расслабилась. По крайней мере, она приходит в движение. Перестегивает датчики на моей груди и руках – они отлепляются с разочарованным чмоканьем и оставляют после себя противный сосущий холодок, - вводит какие-то иглы с лекарствами. – Вам повезло, что сработала аварийная система, иначе вы бы лежали не здесь, а в морге.
- А где это здесь?
- Планета Кеват, как раз окраина вашего квадрата 5-79, - она склоняется совсем близко ко мне, чтобы закрепить еще один датчик на моей шее, и тут я понимаю, почему мне чудится что-то странное в ней.
Кожа. У нее светлая кожа, но не цвета беленой бумаги, как у девушек-планетчиц, и не резкого космического загара. Я не могу подобрать слов, чтобы описать этот мягкий, теплый цвет и… я с трудом сдерживаюсь, чтобы не прикоснуться к ней. Наверное, этому мешают лишь слова, которые она произносит:
- А город называется Седад.
Город? Я впервые слышу это слово. Может, какой-то местный диалект? Насколько мне известно, диалекты существуют только на самых отсталых планетах – остальные же пользуются общекосмическим языком. Это отсталая планета? Мне не верится: по крайней мере, я без труда ее понимаю и оборудование – ну, может оно чуть устарело, но очень даже на уровне. Медотсеки все равно не поспевают за развитием технологий.
- Город? – я неуверенно произношу это странное слово. – А что это? – не могу удержаться от этого вопроса: она так произносила это сочетание звуков, будто в нем было что-то важное.
Она замирает и смотрит на меня в упор, как на какое-то диковинное существо, будто впервые видит. Я вдруг почувствовал себя необразованным дикарем. Странное ощущение. Мне доводилось общаться не с одним медиком и даже какой-то ученой, но никогда я не чувствовал себя так.
- Ничего, в свое время узнаете, - какая-то снисходительность звучит в ее голосе. – Не будем перегружать мозг, - она подходит к консоли у двери и набирает какую-то команду.
Я согласно киваю, хотя мне начинает казаться, что она заподозрила у меня какое-то расстройство. Из-за одного-единственного чужого слова? В голове вдруг, действительно, будто все пожгло, и я некоторое время бездумно наблюдаю за ее перемещениями, отмечая про себя, что рядом с этими белыми и стальными аппаратами она кажется необычайно хрупкой. Однако управляется она с ними с необычайной ловкостью и сноровкой, свидетельствующими о немалом опыте.
- Так значит, вы врач? – я подаю голос, чтобы просто привлечь ее внимание.
- Да, - ответ краток, исчерпывающ и быстр.
- И у вас даже есть имя? – не удерживаюсь от ехидства.
Она для меня - просто она, прохладная притягательная женщина в белом халате – и в то же время бездумная стерильная часть медотсека.
- Конечно, есть – Ивонн Форар.
Ивонн Форар. Расплывчатый образ потихоньку приобретает очертания.
Что-то негромко звякает, и доктор Форар достает из ниши поднос. Небрежно подцепив ногой столик, она ставит поднос передо мной. На нем весьма скромное количество еды, к которому прибавляется куда большее количество таблеток. Должно быть, на моем лице проскользнуло разочарование, потому что она добавляет:
- Для начала лучше не переедать – желудок отвык.
Я внимательно изучаю содержимое тарелки и молча беру ложку: после ее реакции на вопрос про город просто язык не поворачивается спросить, что же такое мне подсунули. Но пахнет вкусно. Непонятная на вид масса совершенно неожиданно оглушает меня своим вкусом. Такую пищу мне доводилось есть всего раза два-три в жизни – в необычайно дорогих ресторанах, где самое простое и дешевое блюдо стоит моего месячного заработка. Не могу сказать, что это того не стоило. Я съедаю все до крошки – не знаю, когда мне удастся поесть настолько хорошо в следующий раз.
К моему удивлению, так же хорошо кормят каждый день. Пусть, по мнению кеватцев, это самая простая и неприхотливая еда, для меня каждый прием пищи – праздничное угощение, которое я жду с предвкушением. Но, несмотря на это, очень скоро я готов лезть на стенку – мне очень скучно: меня не пускают дальше медотсека и пока не позволяют читать и смотреть передачи. Единственное доступное развлечение – очередной визит врача или медсестер. Я никогда не проводил так много времени в лазарете и схожу с ума от безделья. У нас на корабле разговор был короткий: слегка подлатался – и обратно на пост.
Впрочем… есть еще кое-что, чего я жду каждый день не меньше очередной тарелки местных деликатесов.
Это обход доктора Форар.
К моему сожалению, заходит она не так часто, хотя и задерживается дольше, чем нужно просто для осмотра. Мы с ней разговариваем, о чем только в голову придет. Никогда не подумал бы, что она окажется таким собеседником – интересным и приятным. Единственное, что мне не нравится – она постоянно сдерживается: улыбается крайне редко, и то, только тогда, когда впору хохотать от души, но этот смех она прячет где-то внутри. Порою меня одолевает жгучее желание взлохматить ей волосы, вечно собранные в гладкий узел на затылке, снять эти дурацкие затемненные очки, которые придают глазам стеклянный блеск, и этот опротивевший халат – он делает ее похожей на один из этих аппаратов.
Она всегда задерживается дольше, чем это необходимо для простого осмотра, но все равно она уходит слишком рано.
Так и проходят дни – я ем, жду и сплю.
Мой сон разбивается от ощущения, что в комнате кто-то есть. Странно, обычно я просыпаюсь, когда дверь еще только начинает открываться. Но я не проснулся. Значит, ко мне пожаловал профессионал. Я привычно сую руку под подушку… и, конечно же, пистолета там не оказывается.
«Да и какое оружие? – одергиваю я сам себя. – Это ж медотсек! Сюда в принципе с оружием не пускают!»
Я весь обращаюсь в слух, пытаясь оценить расстановку сил. Наконец, слышу чье-то дыхание совсем рядом... но больше ничего определить не могу. Кто бы это ни был, он не спешит нападать – и я резко раскрываю глаза. Единственное, на что я могу рассчитывать, - внезапность и собственная ловкость.
На стуле, где обычно сидит Форар, устроился мальчишка. Темноволосый, полноватый, но гибкий и подвижный как ртуть. Он болтает ногами, недостающими до пола, пристально разглядывает меня. Кажется, он не представляет угрозы. Я рассматриваю мальчишку в упор, не менее пристально, чем он меня. Ломаю голову над тем, откуда мог взяться пацан. Улизнул от врачей? Вполне возможно. Только что ребенку делать на базе?..
Дойдя до этого, я спотыкаюсь – это ведь не база. Это город. А что такое город, я так еще и не узнал – реакция доктора Форар подсказала мне, что некоторых вопросов лучше не задавать. По крайней мере, для того, чтобы не давать повода какие-нибудь опыты на мне поставить.
- А ты правда умеешь управлять космическими кораблями? – вдруг спрашивает меня мальчишка, отвлекая от воспоминаний о единственном живом выражении на лице моего лечащего врача.
- Умею, - с осторожностью отвечаю я.
- Я видел, как ты падал, - важно кивает он. – Это значит, что ты плохо управляешь?
- Нет, - так же настороженно отвечаю я.
- А почему ты тогда упал? – снова спрашивает мальчишка, и почему-то слово «допрос» настойчиво бьется в моей голове. Неужели это какие-то новые методы работы?
- Марек, что ты здесь делаешь? – долгожданный голос избавляет меня от необходимости отвечать.
Мальчишка вспугивается, суетливо вскакивает со стула и, понурив голову, исподлобья поглядывает на доктора Форар.
- Я же, кажется, говорила, чтобы после занятий ты шел к Кларе, - голос доктора строг как никогда, и что-то подсказывает мне, что в гневе она может быть действительно страшной.
- Ну, тетя Иви, с ней скучно! – жалобно протягивает мальчишка.
Тетя? Я задумываюсь об их отношениях. Что бы это значило? Впрочем, я об этом быстро забываю – куда больше меня интересует имя, которым он ее назвал. Иви. Я пробую это имя. Звучит странно. Интимно, что ли? Я не смею назвать ее даже Ивонн, не опасаясь переступить каких-нибудь местных рамок. Но… Иви. Да, мне нравится.
- А здесь тебе не скучно? – мой врач вздергивает бровь, и вдруг я понимаю, что она не сердится, а сдерживает смех!
Впервые за все время, что я знаю ее, глаза доктора Форар кажутся не затемненными стеклышками. В них появляется какая-то особая привлекательная чертовщинка, которой я никогда бы не заподозрил у этой женщины. И точно такая же чертовщинка светится в глазах ребенка, карих и выразительных. Я даже невольно отмечаю, что они чем-то похожи.
- Неееа, с тобой интересно, - Марек, кажется, так она назвала мальчишку, подбегает к… Ивонн. Я не могу назвать ее иначе – сейчас именно так: доктор Форар осталась где-то в другом месте.
Он запросто обнимает ее, едва дотягиваясь до талии, и мне снова становится интересна степень их родства. У нас… у нас не принято обниматься на людях, даже детям. Впрочем, не считая Марека, детей за последние лет пятнадцать я видел лишь мельком.
- Дядя рассказывает мне про космические корабли, - врывается в мои мысли голос мальчишки.
Дядя? Снова странное слово. Я ловлю удивленный взгляд Ивонн и понимаю, что таинственный дядя это я. И снова не могу не задаться вопросом, что же это за странное место.
В ответ на взгляд Ивонн я пожимаю плечами. Мне нечего сказать ей, не вызвав того взгляда, от которого хочется лезть на стенку. Не хочу, не хочу, только не от нее. Иногда мне кажется, что я потихоньку схожу с ума: настолько все здесь сложно.
- Марек, мистер Эйсел устал, - она трактует мой рассеянный взгляд по-своему, - и ему надо отдохнуть. Беги к Кларе, она наверняка тебя потеряла. А вечером мы с тобой испечем печенье, хорошо? – она с улыбкой треплет мальчишку по голове.
Он кивает и бросается к двери, но вдруг останавливается, не добежав до двери пары шагов.
- Я можно я завтра снова приду? И дядя мне еще про корабли расскажет? – он озорно улыбается.
- Если будешь себя хорошо…
Дверь отходит в сторону, и в палату вплывает – иначе не скажешь, - высокая женщина.
- Марек, вот ты где, непоседа! – с порога набрасывается она на мальчишку, правда не зло.
Я не могу оторвать от нее взгляда, и в то же время мне несколько не по себе… будто я подглядел что-то, что не предназначалось для меня. Странное ощущение. Но я не могу от него избавиться, наблюдая за женщиной. Ее фигура режет мне глаз – худая, ломкая и … странная. С аккуратным круглым объемным животом, совершенно непохожим на залежи жира.
Должно быть, она ощущает мой взгляд, потому как, обернувшись ко мне, одной улыбкой просит прощения за вторжение, и снова принимается выговаривать Мареку.
- Ну, что с тобой делать? Ивонн, извини. Стоило мне отвернуться, как он тут же улизнул.
- Все в порядке, Клара, - голос Ивонн нежен и мягок. Сегодня она не перестает меня удивлять, и я… я понимаю, что мне всегда хотелось бы видеть ее такой. – Тебе не нужно волноваться. Марек нисколько не помешал, и он как раз собирался к тебе, - она строго смотрит на мальчишку.
- Пошли, дорогой, - женщина ласково обнимает ребенка за плечи и уходит.
Прежде, чем дверь медотсека закрывается за ними, я успеваю заметить, что Марек оборачивается на меня.
- Извините, - Ивонн поворачивается ко мне.
Она начинает опять превращаться в доктора Форар, но на губах все еще остается след улыбки, с которой она наблюдала за подругой и мальчишкой. Но к этой улыбке примешивается что-то еще… Я вдруг ощущаю, что она напряжена. Смущена? Да, очень смущена, так же как я, когда смотрел на Клару. Но это смущение снова меняет ее – оно вытягивает из Ивонн всю холодность и отстраненность.
Что за день!
- Он очень любопытный и просто бредит космосом, - поясняет Ивонн. – Космонавты бывают здесь нечасто, а его в порт не пустят, вот он и заинтересовался вами. Но не переживайте: завтра какая-нибудь очередная проделка заставит его обо всем позабыть.
- А кто он вам? – я не даю ей закончить разговор.
Я хочу, чтобы она говорила. Говорила о Мареке. Мне не хочется видеть перед собой доктора Форар. Ивонн… о да, Ивонн меня интересует куда больше.
- Племянник, - отвечает она и, всмотревшись в мое лицо, поясняет: - сын моей сестры.
Теперь я понимаю, однако такая привязанность к родственным отношениям кажется мне, по меньшей мере, странной.
- А почему он здесь? – похоже, я выбрал не очень удачный вопрос: доктор Форар хмурится.
- А где же ему еще быть?
- В школе, - я пытаюсь придумать что-нибудь другое.
- Он ходит в школу, - ее взгляд становится все более испытывающим.
- А разве у вас дети не живут при школах? – меня все больше ставит в тупик эта планета.
- Нет… - мой врач ненадолго задумывается. – Ааааа! Так вы из этих, техногенных! – вдруг произносит она с непонятной интонацией. Ее лоб разглаживается, будто она решила какую-то сложную задачу. – Ну, конечно же!
- Техногенных? – повторяю я. Нет, я знаю, что обозначает это слово, но она произносит его с таким пренебрежением, даже презрением, превращая его в ругательство.
- Теперь понятно, почему вы так уставились на Клару! Вы просто никогда не видели беременной женщины! – Мне кажется, будто надо мной откровенно издеваются, но почему-то это не задевает.
Беременная? Так вот в чем дело! Женщина сама носит ребенка. Это, это…
- Это пережиток какой-то! – вырывается у меня. – Она рискует своим здоровьем и здоровьем ребенка! В развитых мирах детей…
- Растят в пробирках! – резко заканчивает доктор Форар. – Их отбирают и выбраковывают, как овощи на грядке!
- Это помогает иметь детей без отклонений, - рассеянно возражаю я, не понимая, чему тут злиться. Она врач. Она должна понимать все это лучше меня.
- Это люди! Пусть и с дефектами, но люди! А эти ваши… школы! Не понимаю, зачем заводить детей, если ими не заниматься? Так, смена поколения – не более! – она ярится все больше, все больше кричит. Меня сбивает это с толку, я потерял всякое чувство ориентации и логики в этом разговоре, но… но смотреть на нее приятно.
- Вы не совсем понимаете, это связанно… - я зачем-то пытаюсь спорить с ней, всякий смысл разговора пропадает вовсе. Просто говорить и наблюдать.
- Дело все в том, что люди ушли от того, что естественно!
Я хочу что-то сказать, - я даже еще не знаю, что именно, - но тут оживает интерком:
- Доктор Форар, вас ждут в операционной.
- Прошу меня простить, - она выскакивает за дверь. Резко, слишком резко. И я понимаю, что еще не скоро она придет поболтать.
Ее слова наталкивают меня на мысль, что Кеват все-таки – одна из тех отсталых планет, о которых я только слышал. Да, я слышал о таких планетах – там под ногами не металлопластиковое покрытие, над головой нет защитного купола, фильтрующего излучение и защищающего от атмосферных явлений. Кеват – отсталый мир, ничем другим он быть не может.
Любая женщина развитого – доктор Форар сказала бы «техногенного», - мира нашла бы это просто отвратительным – самой вынашивать ребенка, когда к ее услугам самые современные методы.
Я стряхиваю с себя эти неприятные мысли… однако они снова посещают на следующий день, вместе с беременной женщиной и мальчишкой. Впрочем, Клара уходит, едва ответив на мое приветствие – видно, доктор Форар уже рассказала ей о нашей размолвке. Но я, признаться, рад этому – ее присутствие смущает меня, я не знаю, испытываю ли я отвращение или что-то иное.
- Смотри, мы принесли тебе печенье! – с порога кричит Марек, потряхивая кульком. – На, попробуй! Тебе понравится. Тетя Иви делает очень вкусное печенье, - он пристраивается на край койки и протягивает свой пакет.
Я распечатываю кулек. Печенюшки неровные, неправильной формы, в магазине можно купить гораздо пригляднее. Зачем делать печенье самому, если можно купить? Марек пристально смотрит на меня, и я все-таки беру одно сильно пахнущее печеньице. Откусываю… Это поразительно вкусно! Я несколько раз пробовал печенье, но это гораздо вкуснее. Оно пахнет чем-то, чему я не знаю названия, но… я ловлю себя на мысли, что перед глазами стоит образ Ивонн. Как бы мне хотелось, чтобы от нее пахло не лекарствами, не дорогими духами, - вроде запаха ниворского льда, - а именно такими печенюшками.
Я с аппетитом уплетаю печенье, краем уха слушая болтовню Марека. Мальчишка рассказывает про школу, про учителей, про какое-то странное мероприятие под названием «поход»… и мне действительно интересно. Я никогда не знал, что учатся только в школе, а дома делают домашнее задание и гуляют с другими мальчишками и девчонками. Что учителя не только читают лекции и проверяют задания, а еще и устраивают всякие развлечения… Отсталый мир, ущербный.
Слушая Марека, я чувствовал ущербным себя.
Это странно и дико… и неизменно хочется еще.
То же самое я ощущаю, оказываясь среди разновысоких, разнообразных домов. Я не знаю, куда мне смотреть. То ли под ноги, на что-то белое и холодное, по чему скользят ноги (кеватцы называют это снегом). То ли задирать голову вверх, где разноцветные … - как же это называется… облака! – облака ползут по голубому … небу. Всю жизнь я видел черноту космоса и серое закупольное пространство над нашими базами. А оно почему-то голубое. А может, лучше смотреть по сторонам? Я когда-то бывал в музее – необычное место: ходишь, крутишь головой во все стороны. И так же здесь – столько всего разного! Дома друг на друга не похожи, какие-то фигуры из снега… Странное ощущение – это все чужое и одновременно как будто свое.
Марек, теперь неизменно сопровождающий меня на дневных прогулках, не обращает внимания на все то, что так привлекает мой взгляд: он носится, валяясь в кучах снега, устраивая взлеты и крушения вновь обретенной игрушке - сегодня утром я починил его любимый космический корабль. Сидя перед зданием лазарета, я наблюдаю за ним и … завидую.
Кстати, лазарет здесь тоже называют по-особому – старым словом «больница», так же как свою базу – «городом». Наверное, они все-таки правы. Пусть не такой огромный, как в древние времена, но все-таки город, мирный и теплый, а не суетливые обиталища из металла и пластика, которые обычно зовутся базами. Да, я многое узнал за эту пару недель: что-то удается подчерпнуть из программ, что-то мне рассказывает Марек, а что-то я вычитываю в книгах, которые он мне приносит. Однако чувство, что я схожу с ума, не отступает – слишком много обрушивается на меня вещей, о которых я никогда не задумывался. И чем больше я читаю и узнаю, тем сильнее мне хочется извиниться перед доктором Форар. За свою резкость, за тот разговор, за собственную узколобость и незнание. Если бы я тогда все это понимал!
- Вам это должно быть обременительно, - доносится голос из-за спины.
Я резко оборачиваюсь, злясь на самого себя – вот до чего распустился! Ко мне уже можно запросто подкрасться! За моей спиной стоит Клара, кутающаяся в местную одежду из шкуры животного. Я жестом приглашаю ее сесть рядом. Я уже привык к ней и больше не смущаюсь – теперь она вызывает во мне лишь заботу и осторожность, она мне кажется такой хрупкой, что я боюсь ее ненароком сломать даже просто грубым словом.
Будущая мать кивает, осторожно опускаясь на скамейку, и пристально смотрит на меня. Моя затянувшаяся размолвка с доктором Форар, казалось, не влияет на отношение Клары ко мне… и почему-то именно это дает мне надежду на примирение.
- Нет, что вы. Марек очень забавный, мне просто никогда не приходилось иметь дела с детьми, - я не могу удержаться от улыбки, наблюдая, как мальчишка пыхтит, стараясь выползти из сугроба, в который провалился по колено.
- Наверное, он видит в вас отца, - вдруг говорит Клара.
- Отца? - удивляюсь я. Это… по меньшей мере, неожиданно. Как удар в солнечное сплетение. Не веря своим ушам, я смотрю на Клару, но она смотрит на мальчишку и кажется абсолютно серьезной. Немного подумав, я понимаю, что никогда не слышал о родителях Марека. – А где он?
- Погиб вместе с женой пару лет назад, - тяжело вздохнув, отвечает Клара. – Тогда Ивонн и взяла его к себе, несмотря на то, что Гарет был против.
- Гарет? – настораживаюсь я при звуке незнакомого имени.
- Муж Ивонн, - поясняет подруга доктора Форар. – Он не ладил с Мареком, и из-за этого они много спорили в последнее время.
Муж?! Теперь это слово звучит как приговор – я уже знаю, насколько кеватцы привязаны к своим спутникам жизни.
- Иви даже… - она запинается.
- Что даже..? – поспешно спрашиваю я, страстно желая, чтобы Клара продолжила: передо мной открывалась новая сторона жизни моего врача.
- Это ее дело, - спохватывается моя собеседница. – Я и так уже слишком много наболтала, - ее извиняющаяся улыбка кажется утомленной и вымученной.
- Вам нехорошо? – неожиданно даже я начинаю беспокоиться.
- Немного, но это все зима, - она поводит рукой, будто стремясь обнять весь мир.
- Зима? – тупо переспрашиваю я, лихорадочно припоминая все, что мне доводилось об этом слышать.
- Да, вы же не думаете, что здесь всегда снег? Нет, это все зима. Весной станет гораздо легче и красивее, сами убедитесь, - она говорит пылко, ее глаза сверкают будто в предвкушении. - Наступит весна, и город стряхнет с себя это сонное оцепенение. И люди тоже. Как бы мне хотелось…
Чего бы ей хотелось, я так и не узнаю: что-то холодное и жесткое влетает мне в лицо, напрочь лишая возможности слышать и понимать что происходит. Рукавом стираю налипший на лицо снег. Марек и – к моему ошеломлению, - Клара смеются. Не скажу, что это обидно, но все-таки. Сижу истуканом, не понимая, чего от меня ждут.
- Ну что вы сидите? – сквозь смех выдавливает женщина. – Ответьте ему тем же, будет знать почем фунт лиха.
Я нерешительно запускаю руку в снег – вот уж никогда бы до этого не додумался! – он тут же начинает покалывать ладонь, пока я укатываю его в снаряд, он пытается плавиться и стечь между пальцами. Старательно отмеряя силу - еще покалечу, - запускаю комок в мальчишку. Марек легко уворачивается, снова смеется и запускает в меня очередной снежок. В этот раз я не заставляю себя ждать и отвечаю почти тут же.
Снежок за снежком, и я вдруг понимаю, что бегаю и смеюсь как мальчишка, валяюсь в сугробах, и… мне это нравится ничуть не меньше, чем Мареку. Клара посмеивается, наблюдая за нами. Я оборачиваюсь на нее и на больницу – и в какой-то момент мне кажется, что в одном из окон я различаю фигуру доктора Форар. В голову приходит мысль, что она, такая степенная и строгая в своем халате, несомненно, с удовольствием повалялась с нами в снегу. Хотя… я не могу себе представить, какой бы была тогда Ивонн - это слишком непривычно.
Обеспокоенная доктор Форар, расхаживающая туда-сюда по коридору, стискивающая до снежной белизны руки, глядящая тоскливыми глазами за окно – это тоже непривычно. Но именно такой я вижу ее однажды ночью, возвращаясь из санузла. Я бы сказал, что она в панике.
- Что случилось, доктор? – выше моих сил просто смотреть на это молчаливое отчаянье.
- Буря, - едва слышно произносит она, покусывая губы, и… мне нестерпимо хочется поцеловать ее.
- Кажется, это последняя зимняя буря, - повторяю я слова одного из знакомых.
- Да, но… - она медлит какое-то мгновение, а потом вдруг вся тревога выплескивается на меня. – Клара… она с мужем на базу уехала. Говорила же, что рожать скоро, нет все равно поехала… а сейчас… сейчас… она там и… - мне кажется, что она вот-вот разрыдается.
- Но ведь наверняка кто-нибудь может вас отвезти, - я с трудом сдерживаюсь, чтобы не схватить ее за плечи и не прижать к себе.
Она мотает головой так резко, что я только удивляюсь, как эта дурацкая прическа еще не рассыпалась. Крепко держится.
- Я спрашивала, - похоже, эта встряска помогла ей взять себя в руки. – Никто не берется в такую погоду. Вчера бы еще рискнули бы, а сегодня… - она снова с отчаяньем смотрит в окно: буря бушует третий день и сегодня, похоже, разыгралась в полную силу.
Я молча стою рядом, не зная, какие слова сказать в утешение, и не смея обнять ее, чтобы успокоить хотя бы действием - кто знает, как она к этому отнесется? Я ей абсолютно бесполезен.
Но стоп.
Все-таки кое-что мне по силам.
- Я отвезу вас, - выдыхаю ей в затылок.
- Что? – она поворачивается, глядя на меня удивленными глазами.
- Ну, я же пилот, - напоминаю ей и самому себе: что-то я разленился совсем. – Может, я не привык к вашим машинам и условиям, но не думаю, что пролететь сквозь пургу сложнее, чем преодолеть метеоритный поток.
Впрочем, оказавшись за штурвалом легкого спасательного катера – уверен, доктор Форар выбрала именно его из тех соображений, что он больше похож на шлюпку, - я понимаю, что несколько погорячился. Придерживаться курса оказывается довольно сложно – порывы ветра швыряют ничуть не меньше, чем кильваторные выхлопы корабля. Видимость почти на нуле, ничего не разглядеть кроме смутных очертаний, стираемых белой пеленой. Впрочем, может для кого это и помеха, но только не для меня: я привык вести корабль, полагаясь лишь на показания приборов, а здесь они что надо.
Корабль потряхивает весьма чувствительно, и мы движемся, наверное, медленнее, чем хотелось бы доктору Форар. Но она молчит, судорожно вцепившись в свой врачебный чемоданчик. Ее руки напряжены не меньше, чем мои, впившиеся в штурвал. Ивонн напряженно вглядывается в лобовое стекло катера, и, хотя смотрит не на меня, я ощущаю, что сейчас она со мной как никогда.
Едва катер касается земли, она уже оказывается у люка, спрыгивает в снег, даже не дав мне спустить трап. Пока я задраиваю люк, она бежит по колено в снегу к маленькому одноэтажному домику, ветер налетает на нее, рвет подол шубы. Иногда мне кажется, что он вот-вот переломит ее. Я иду следом за доктором Форар, с трудом прорываясь через эту невидимую стену.
- Клара, Клара! – кричит она, дергая ручку двери.
Дверь не поддается ее напору, а в доме тихо.
- Клара! – так громко, что у меня почти закладывает уши.
Кажется, что с той стороны что-то упало. Или нам просто послышалось среди завываний ветра? Она с отчаяньем смотрит на меня. Я осторожно отстраняю ее и тоже дергаю дверь – при желании, можно выломать, но на такой погоде… Ивонн нетерпеливо, хаотично топчется рядом. Я протягиваю к ней руку – и она вдруг непонимающе отстраняется. Осторожно, неторопливо выпутываю из ее волос заколку – тонкая прядь, закрепленная над виском, падает ей на лицо. Зря она так тщательно укладывает волосы – распущенные ей пошли бы больше.
Возни с замком на пару минут – он довольно простой и хлипкий. Не успеваю я открыть дверь, как доктор Форар почти отталкивает меня, забегая внутрь. Нам не показалось, что что-то упало, - на полу рядом с кроватью лежат осколки лампы. Бледная Клара распростерта на кровати и слабо стонет, ее побелевшие руки впиваются в края постели. Ивонн садится рядом, и что-то шепчет, успокаивающе гладит ее по голове.
Я топчусь на пороге, не зная, то ли мне остаться за дверью, то ли пытаться помочь здесь. Под строгим, ставшим совсем недружелюбным взглядом доктора Форар я отступаю на кухню. Чувствую, что я запутан и растерян… крайне отвратительное состояние.
Беспомощность… Именно сейчас я понимаю, что такое настоящая беспомощность: свою роль я уже выполнил и теперь бесполезен.
Я никогда не ощущал такой беспомощности. Когда корабль терпел крушение, я цеплялся за штурвал, щелкал по панели управления – пусть бесполезно, но я мог сделать хотя бы что-то. Когда мои товарищи страдали от ран, я, пусть неумело, но перевязывал их, пытаясь остановить кровь, помогал врачам. Тогда я мог сделать хотя бы что-то. Но не сейчас.
Не знаю, сколько я просидел шаткой табуретке, облокотившись спиной о стену. Наверное, я все-таки задремал, потому как к реальности меня возвращает шорох – Ивонн, бледная от напряжения, слегка растрепанная, садится на стул у стола. Чашка слегка подрагивает в ее руках.
- Как все прошло? – спрашиваю я в раз севшим голосом.
- Хорошо, - она измученно улыбается. – Девочка.
- Как они?
- Отдыхают, - она делает несколько медленных глотков из своей чашки.
Я молчу, не зная, что сказать… стена, уже казавшаяся мне разрушенной возникла между нами снова.
- Я… я …. прости меня, - говорю я, не зная, что еще добавить. Я смотрю не на нее, а на блики света на ее кружке. – Я не имел понятия… не знал…
- Ничего, все в порядке… я тоже должна извиниться: вы привыкли к другому, а я навязываю вам то, что для вас противоестественно, - странные нотки чудятся мне в ее голосе.
Я поднимаю взгляд – она закусила губу и тоже смотрит в сторону. Мне вспоминается наша ссора – глупая, наигранная… а может? Может, она хотела поссориться со мной? Но почему?
- Доктор Форар… Ивонн, взгляните на меня, - я дожидаюсь, пока она не поворачивается ко мне.
И она все-таки поворачивается – слегка растрепанная, уставшая. Поднимаюсь с табуретки и делаю несколько шагов к ней. Медленно, чтобы не напугать, снимаю с нее очки, и тут же делаю то, что хотел сделать уже давно – запускаю ладонь в эти светлые волосы и разрушаю надоевшую прическу. Без этой официально прически и своих очков она кажется хрупкой и беззащитной. Наверное, она тоже чувствует это: едва пряди касаются шеи, она вдруг пытается вскочить, сбежать. Но я держу ее, притягивая ближе, и то, что она слегка привстала, как нельзя кстати.
Ее руки упираются мне в плечи, пытаясь отстранить, но я все-таки дотягиваюсь до ее губ. Я не умею быть нежным: сцеловываю свои же укусы, стискиваю ее до синяков. Когда я уже готов сдаться – не насиловать же, в самом деле! – ее руки вдруг скользят по моей спине, привлекая ближе. Мне уже не нужно держать ее – лишь ласкать. Кажется, мы опрокидываем чашку со стола. Но это уже не важно. Ничего не важно, кроме нас.
В одно мгновение она раскрывается передо мной, принимая, и я, кажется, окончательно теряю голову. Она со мной, полностью, без остатка. Впервые в моих руках такая женщина, хрупкая, желанная, необыкновенная, не портовая шлюха и не подруга на пару ночей. Последнее я понимаю особенно четко, но другого мне и не надо, даже сейчас мне ее мало.
На утро я уже и не помню, когда и как мы переместились все-таки на диван, и это опять не важно. Разморенный, слегка сонный, я поглаживаю ее волосы, рассыпавшиеся по моей груди, и слушаю тишину. Когда-то ночью – я опять не заметил, когда, - буря стихла, теперь же появляется солнце.
Думаю, Кларе не понадобилось много времени, чтобы понять, что между нами происходит. Увидев нас за завтраком, она лишь понимающе и мягко улыбнулась и ничего не сказала.
Весь день пока мы дожидаемся мужа Клары, пока везем ее и ребенка в город, пока встречаемся с его жителями, эта ночь кажется мне полузабытым прошлым. В то, что это все по-настоящему, я начинаю верить только очередной ночью, когда Ивонн снова рядом со мной, когда не прячется от меня за белым халатом и дымчатыми очками.
Меня поражает эта перемена: днем она доктор Форар, официальная, строгая, профессиональная, хладнокровная, с волосами убранными в пучок и своем маск-халате, от нее удушливо пахнет лекарствами. Рано утром и вечером она Ивонн, веселая, теплая, смеющаяся, по-прежнему в очках, в домашней одежде и с хвостом, и пахнет от нее теплыми запахами вкусной еды. А ночью Иви, страстная, обжигающая, неповторимая женщина, с белеющим в полумраке телом, разметавшимися волосами и особым, неповторимым ароматом кожи. Каждый раз она разная, как погода, и в то же время постоянная, как космос.
Хотя я получил с базы приказ оставаться на месте до полного выздоровления, неотвратимость возвращения с каждым днем все больше захватывает мысли. Я ловлю себя на том, что больше уже не хочу обратно, к часам ночных бдений на вахте и объятиям случайных женщин. Хотя мне не хватает вечного чувства опасности, безудержности полета, я, похоже, готов отдать и это.
Чтобы не изводиться днем в ожидании возвращения Ивонн из больницы, я подряжаюсь помогать местным техникам. Они рады моей помощи, хотя я и плоховато разбираюсь в их аппаратах, ведь по весне много работы: проверить застоявшиеся машины, подлатать износившиеся, съездить на отдаленные точки базы проверить и провести ремонт…
Жизнь здесь тихая, размеренная, поэтому вернувшись с очередного объезда, я тут же обращаю внимание на подозрительное оживление. Судя по лицам жителей, произошло нечто радостное… но в то же время я пару раз ловлю на себе довольно неприязненные взгляды, впервые за все это время напомнившие, что я здесь чужак.
Пробираюсь к центру событий. Довольно внушительная толпа окружила нескольких мужчин, там все улыбаются, смеются. И среди этой толпы я на мгновение замечаю Ивонн. Я уже хочу было идти к ней, но тут меня берут за локоть. Я оборачиваюсь – Клара.
- Не надо, не сейчас, - как-то печально мотает она головой.
- Почему?
- Гарет вернулся, - отвечает она, отводя взгляд.
Я сжимаю кулаки.
Гарет. Муж Ивонн.
Мне нечего сказать на это. Я разворачиваюсь, чтобы уйти.
- Он больше года считался пропавшим без вести, - говорит мне в спину Клара. – Никто уж и не ждал, что он вернется.
Клара, милая Клара, а уж как не ждал этого я! Я мечусь по отведенной мне комнате, не зная, что делать, прокручиваю в голове все доступные варианты. Оставить ее? Нет, не могу я от нее так просто отказаться. Но все равно же надо уезжать – придется! Не хочу, не могу. Взять ее с собой? Примут же – она врач. Но без Марека она не поедет, а брать с собой ребенка на военный корабль… Не за чем - опасно очень. Да и не приживется она там, а если еще и у нас ребенок будет…
Ребенок? Вот дожил-то! Уже сам мечтаю о ребенке. Бред какой-то!
Мои размышления прерывает стук в дверь.
Ивонн!
Я лихорадочно распахиваю дверь… и застываю. На пороге стоит незнакомый мужчина. Черноволосый, с покрасневшим от недавнего бритья лицом. И мне не нужно ничьей подсказки, чтобы догадаться, кто это.
- Не возражаешь? – лениво спрашивает он.
Я отступаю, чтобы пропустить его в комнату. Я знаю, зачем он пришел, и понимаю, что этого разговора никак не избежать.
-Я здесь еще и пары дней не пробыл, а уже наслышан о тебе… и о ней, - говорит Гарет, несколько презрительно оглядывая мою комнату. – И я пришел поговорить по-хорошему. Сделай одолжение, свали, откуда пришел, и больше не появляйся тут, - без обиняков продолжает он.
- Вот как? – я чувствую, что усмешка выходит донельзя кривой. – А по-моему лишний-то тут ты.
- С ней мы сами разберемся, без твоего участия, - он стоит посередине комнаты и наблюдает за мной.
- Да разбираться тут нечего, - пожимаю плечами. – Ты уже не у дел.
- Брось, ну одиноко ей стало, пошалить захотелось – подло это, но молодая баба долго без мужа, можно понять. А может и тебя пожалела, блажь напала, типа помощи малоимущим. Так что давай, уматывай, - он выходит, захлопнув за собой дверь.
С огромным трудом я умудряюсь сдержаться, чтобы не плюнуть ему в след. Мне совершенно ясно, что не знает он Ивонн, ту настоящую Ивонн, которой она бывает со мной вечером и по ночам.
Если бы он знал ее, то никогда бы не сказал этого.
В углу шкафа лежит пистолет. Если я сейчас его возьму, то успею догнать Гарета… и все будет кончено. Не нужно будет думать об этом, не нужно будет выбирать. Все легко и просто, как еще в более древние времена. Я уже закрываю дверцу шкафа, когда понимаю, что если я сделаю это, то Ивонн мне не простит. Никогда. Скажет, что вполне в духе «техногенных» - сначала действовать и уничтожать все живое, а потом уже думать.
И будет права, наверное.
Я ощущаю непреодолимое желание увидеть ее. На часах всего лишь пять - она, скорее всего, еще на дежурстве. Но оно и к лучшему – теперь я не могу прийти к ней вечером. Там Гарет.
Доктор будто бы ждет кого-то в своем кабинете и нисколько не удивляется, увидев меня на пороге. Я молча блокирую дверь и сажусь напротив, избегая ее взгляда. Разговор нам предстоит тяжелый, но я не спешу его начинать. Что я могу сказать? Он или я?
Ее движение привлекает мое внимание – она снимает очки и распускает волосы, будто знает о моих размышлениях о докторе Форар, Ивонн и Иви. Доктор Форар, как всегда, холодна, стерильна и идеальна, но у Ивонн слегка припухшие глаза, будто она всю ночь не спала… или… неужели плакала?
- Что будем делать? – через еще несколько минут спрашиваю я, наконец, решившись.
- Не знаю, - такой растерянной я ее не видел. – Я…
Ивонн перебивает звонок коммуникатора, донельзя противный.
- Мария, я не могу сейчас ответить, - коротко бросает она и отключается, даже не взглянув на собеседницу.
Коммуникатор тут же звонит снова. В этот раз Ивонн не отвечает, а просто отключает его полностью. Я удивлен… она отвечала всегда.
- Я еще не разговаривала с Гаретом, - произносит она. – Не смогла.
- Не беспокойся, ему уже все рассказали, - фыркаю я и смотрю в окно.
Нет, в нашем мире тоже никогда не угасают сплетни, вынюхивание подробностей жизни других и мелкие интриги. Но у нас отсутствует понятие брака, да и постоянные пары редко встречаются, а потому не встает таких проблем. Но каким бы глупым мне всегда ни казался этот обычай… сейчас он очень и очень соблазнителен.
- Что? – она удивлена и, кажется, напугана.
- Он сегодня приходил, - я, наконец, отваживаюсь взглянуть ей в глаза. – Он все знает.
Ивонн виновато опускает глаза.
- И что?..
- Ничего. Поговорили. Он весьма настоятельно попросил меня исчезнуть, - я пытаюсь заглянуть ей в глаза, жалея, что не умею читать мысли. Нет, я не могу спросить «я или он?», но… мне необходимо, жизненно необходимо знать ответ.
- Что думаешь делать? – она не смотрит на меня.
- А чего хочешь ты? – я жду.
Она кидает на меня затравленный взгляд. Да, я знаю, что давлю на нее, но не могу. Не могу иначе. Я должен знать.
От ответа ее спасает коммуникатор. На этот раз – мой.
Не сводя с нее взгляда, тянусь к карману. Я собираюсь уже отключить коммуникатор, но почему-то обращаю внимание на имя вызывающего.
Клара.
Странно.
И я отвечаю.
- Эйсел, - неожиданно без всяких слов приветствий выстреливает она, перекрикивая какие-то голоса на заднем фоне, - что-то случилось с Мареком. Мальчишки несут какую-то ерунду, не могу ничего понять – только то, что они на были на реке. Иви не отвечает… - заслышавшая взволнованный голос подруги Ивонн едва не вырывает у меня из рук коммуникатор. – А, ты здесь, - мгновенно перестраивается Клара, нисколько не удивившись. – Значит, найдете. На их любимом месте, - она тут же отключается, не собираясь отнимать у нас время.
- Быстрей, - доктор Форар бросается в коридор, и я с легкостью за ней поспеваю.
В этот раз она стоит рядом со мной за штурвалом и указывает дорогу. Лететь, как оказывается, не далеко. Снова она спрыгивает на землю, едва мы приземляемся, и я снова задерживаюсь отключить двигатель и задраить люк.
- Гарет, что ты делаешь?! Гарет!!! – доносится до меня ее крик, и, бросив катер как есть, я бросаюсь на ее голос. – Пусти! Марек!
Выбежав на пляж, я на мгновение замираю, сжав в кармане куртки рукоять неразлучного пистолета – меня раздирают два противоречивых порыва. Один, который удивляет даже меня самого, - к Ивонн, барахтающейся в огромных руках Гарета. А второй – трезвый, расчетливый, - толкает меня к Мареку, с трудом балансирующему на кренящейся льдине. Он не кричит, но сам белее остатков снега.
- Гарет! Отпусти меня! – Ивонн рвется, молотя по нему кулаками, но ему все нипочем – будто одет в усиленный скафандр.
Ее ругань перекрывает вскрик – и мое тело немедленно реагирует. На ходу срывая куртку, я бросаюсь в ледяную воду, за барахтающимся в ее объятиях Мареком. Река коварна, она вешает на ноги свинцовые грузы, обхватывает страховочным тросом пояс. Крики Ивонн, сливаются с взвизгами мальчишки. Не бойся, Иви, я скоро…
Никогда не думал, что вода может быть такой вязкой… она увлекает вниз. Суставы горят, и ломит кости, когда я добираюсь до Марека. Мальчишка кричит, захлебываясь, отфыркивается и снова хлебает.
Марек, тише, я рядом.
Цепкие руки обхватывают меня, и теперь река захлопывает хищную пасть над моей головой. Изо всех сил пытаюсь вытолкнуть мальчишку как можно выше на поверхность. Марек будто приварился ко мне, но я не слышу его голоса. До меня то и дело доносятся крики Ивонн, но все перекрывает собственное дыхание, звук такой будто в обшивке пробоина. Кости перемалывают ледяные шестерни, и вакуум – в груди. Кажется, вода снова накрыла меня с головой.
Пусть…
Нет, мальчишка же. Он должен жить. Мы должны жить. Не выживать – жить!
Толкаю Марека наверх. Выше. Еще.
Наверное, он за что-то уцепился – его вес больше не давит на меня.
Хорошо…
Сейчас я выберусь из этого клея и хорошенько поговорю с Гаретом.
В кармане куртки пистолет… я с ним поговорю.
Я поговорю с ним. Об Ивонн. О Мареке. Я выскажу все, что думаю о нем.
А потом заберу их.
Я заберу их – они ведь теперь … моя … моя семья.
И я люблю их.
Люблю.
Хорошее слово. Древнее.
Я люблю их.

* * *

- Прошу проследовать за мной, - медсестра дежурно улыбается, жестом повторяя свое приглашение.
Терпеть не могу этих вежливо-пустых улыбок, но они здесь на каждом шагу. Все-таки этот мир бездушен и холоден, совсем не похоже на Кеват. Но теперь мне на Кевате не место, поэтому придется привыкать.
Встаю из холодного пластмассового кресла, с облегчением расставаясь с его липким сидением. Марек тоже вскакивает, но я осторожно беру его за плечи и усаживаю обратно. Сейчас ему нельзя со мной.
- Марек, дорогой мой, подожди меня здесь, я скоро вернусь, - я стараюсь говорить ровно, чтобы ни нотки беспокойства не проскользнуло в моем голосе. Я все еще не могу поверить в то, что делаю это.
Марек лишь молча кивает и садится обратно, кажется, поверил в мое спокойствие. Он мало говорит с тех пор. Иногда мне начинает казаться, что он боится меня. Но я не могу его винить: как ни напуган он был, он видел тело Гарета и понимал, что происходит. Он видел, как я всаживаю в него пули, одну за другой. Жаль, что он это видел.
Нет, я не жалею о содеянном.
Я жалею лишь о том, что Марек был свидетелем. О том, что теперь эти шрамы с ним навечно.
Эти же шрамы навечно и со мной.
Но сегодня в какой-то мере я обрету лекарство.
Медсестра провожает меня в кабинет, и бледный врач – вот он, недостаток солнца, сказывается! - поднимается мне навстречу. Он рассматривает меня с любопытством… и какой-то брезгливостью. Ну, смотри, смотри. Я и без тебя знаю, что это сумасшествие, и мне было нелегко решиться на этот шаг, но мне это нужно.
Нет, это нужно нам.
- Вы понимаете, чему собираетесь подвергнуть себя? – врач садится обратно в кресло, которое скрипит под нездоровым весом.
- Да. И полностью принимаю на себя весь риск. Можете не тратить свое и мое время и не отговаривать, - я беру ситуацию в свои руки. Мне было сложно на это решиться, но решение принято – и теперь я не позволю даже самому лучшему врачу в этом секторе галактики отговорить себя.
- Что ж… раз уж вы все решили… - отвращение в каждом его жесте, но мне абсолютно все равно, что он думает. Теперь мне абсолютно все равно, что думают обо всем этом другие. Имеет значение только Марек, и он, и я. – Прошу в процедурную.
Как ни отвратителен этот мир, как я ни презираю техногенных, все-таки они в чем-то даже по-своему хороши. По крайней мере, благодаря им я могу иметь ребенка от него, пусть даже его больше нет.
Думаю, он не стал бы возражать, что я назову нашего – о боже, нашего! Если бы он знал! – сына в честь него. Лерой. Лерой Эйсел.
А еще я взяла себе его фамилию, теперь я – Ивонн Эйсел, главный медик космического корабля «Первопроходец».